Russian translation of the "General" story taken from my book

ГЕНЕРАЛ

ЯННОС ИОАННУ - author

translation from French to Russian by Татьяна Михайлова

Самая живописная улица в городе. Бедный квартал. Два десятка низеньких домов, полуобвалившихся, обшарпаных, прилепившихся друг к другу. Разделенных одной стеной, только стеной. Два параллельных ряда. Глаза в глаза.
После полудня улица оживлялась. Дети затевали игру, стучал мяч; соседки развешивали белье, потом гадали на кофейной гуще; кричал разносчик, расхваливая свой товар. По вечерам улица превращалась в кафе под открытым небом. Выносили столы, и ароматы блюд дразнили аппетит. У одних фасолевый суп, у других жареная рыба, а тут, напротив, бамия , бутылка ципуро и маленькая бутылочка узо .
Рабочие с фабрики, портовые грузчики, горничные из богатых домов, портнихи. Вся улица – как одна семья. Те же заботы и печали. Даже болезни те же. Стоит слечь одному, через неделю слягут все. Ничего не поделаешь, солидарность...
Только Генерал никогда не болел. Он вовсе не был генералом, но так уж его прозвали. Разве сыщешь генерала в подобном квартале? В войну он служил капралом. Потом вышел в отставку. В шестьдесят. С пенсией Министерства обороны. С ранением в спине.
Генерал не выносил столик во двор. Возле его дома совсем не было места. Он сидел среди своих цветов. Среди роз в жестяных горшках, цикламенов в потрескавшихся кувшинах, среди гортензий и ночных красавиц... Он их обожал. Он их поливал, он их опрыскивал и спасал от мячей, которые нет-нет да перелетали через забор. Таких мячей у него набралось уже штук двадцать. Он говорил мало, вернее, вообще не говорил. Кое-кто из соседей пробовал зайти к нему, предложить сигарету, но он выставил их вон. Та же участь постигла и соседок, пришедших угостить его своей стряпней. И этих он выставил. Весь день он качался в кресле, найденном на свалке, и любовно оглядывал свой сад.
Веревка, где сушилось белье, исчезла, вернее, ее убрали. Пришли служащие из мунципалитета. Длинный и узкий двор заполонили рабочие, бульдозеры, экскаваторы. Сновали грузовики, подвозя цемент и песок, гравий и кирпич... Городу требовалась дорога.
Улица негодовала. Пыль стояла столбом. Окно нельзя было открыть. Дома тонули в пыли, в криках рабочих, брани водителей бульдозеров и грузовиков. Делегация, посланная в мэрию, вернулась ни с чем. Надо строить дорогу. Район должен развиваться...
Теперь даже Генерал сидел по вечерам вместе со всеми и слушал жалобы. Но он только слушал. Ничего не говоря. Цветы в горшках он занес в дом. Потом и сам заперся в доме. Один со своими цветами.
С того дня, как началось строительство дороги, улица изменилась, а с ней и люди. Скоро они станут совсем чужими. Они больше не разговаривают. Соседки перестали гадать на кофейной гуще после обеда, дети перестали играть в мяч, зато начали бросаться камнями. А те, что постарше, дошли и до кулаков. Так недолго искалечить друг друга... По вечерам слышно, как ссорятся семьи, а полицейские, никогда не показывавшиеся в этом районе, теперь совершают здесь обход. Недавно поймали парня. Он курил гашиш...
Генерал хранил молчание. Он сидел в проеме двери и наблюдал. Лицо его пожелтело. Кожа да кости. День и ночь все в том же кресле, найденном на свалке. Туда-сюда, туда-сюда... Только глаза у него изменились. Они потемнели, стали мрачнее, жестче...
В то утро работа на улице так и не началась. Часы шли, но не подъехал ни один грузовик с гравием. Не завелся ни один экскаватор, ни один рабочий не взялся за дело...
Посреди дороги возвышалась недостроенная стена. Кирпичная стена от дома до дома. Два метра в высоту. Возле нее на свежевыложенном гравии неподвижно лежало безжизненное тело Генерала, в грязи и в цементе.
Фотография стены назавтра облетела все газеты. Работы по строительству дороги были прекращены. Дорога опять стала улицей. Со столиков смахнули пыль и вынесли их во двор. Окна распахнулись, дети снова стали играть в мяч. Аромат ципуро и фасолевого супа наполнил улицу. Но еще сильнее был аромат, лившийся от стены, куда принесли горшки с цветами – розы в жестяных горшках, цикламены в потрескавшихся кувшинах, ночные красавицы, гортензии. И кресло, что по вечерам раскачивалось туда-сюда, туда-сюда...